Марина Ахмедова
«А что они планировали делать дальше?» – такой вопрос я задавала себе, читая о нападении подростков на школу в Перми, а потом в Бурятии. Что-то ведь всегда должно происходить после чего-то. Арест, суд, колония, тяжелая жизнь под надзором, физические страдания. Неужели и это входило в их планы? А если не входило, то почему они пришли с открытыми лицами туда, где их знают все? Почему страх наказания не сдержал зверского порыва резать, колоть и рубить?
Этот вопрос был снят, когда я прочла о том, что один из нападавших в Перми вел себя неадекватно – наносил себе удары ножом. Он пытался покончить с собой. И это как раз логично. Это значит, что после нападения они ничего не планировали, их индивидуального будущего после бойни не должно было быть. Но убить себя подростки не смогли. Убивать себя оказалось больно. Бурятские подростки тоже не планировали жить, но и им не удалось совершить самоубийство потому, что прямо там в школе они познакомились с физической болью. Но не когда причиняли ее другим, а когда попробовали причинить ее себе.
Это, конечно, еще один вопрос – «Как можно не знать элементарных вещей и не понимать, что умирать насильственной смертью больно?» Тем более, как можно этого не знать при том, что телевидение и интернет перегружают нас картинками насилия.
Но, может быть, вся суть в том и есть, что смерть и боль для современного молодого и поэтому неопытного человека – картинка? И если смерть и боль вываливать на человека в большом количестве, он устает и перестает сопереживать.
Из классики известно: для того, чтобы вызвать сочувствие у смотрящего или читающего, нужна всего лишь одна маленькая смерть, но о ней должно быть рассказано так, что она станет личной трагедией человека. На этом и стояли настоящая литература и хороший кинематограф. Они учили не только сопереживать, но и делать то, что предшествует сопереживанию – простраивать в своей голове сценарии, объясняющие поведение отдельно взятого человека. Не заявлять сразу – «Он ведет себя неадекватно», а понять, что там у него происходит внутри, заставляющее вести себя не так, как мне нравится, или не так, как повел бы себя я.
Это называется способностью поставить себя на место другого. Чувствовать боль другого, когда у тебя самого ничего не болит. Несложное умение, им обладали многие, когда книги, музыка и – пусть телевизор тоже – говорили с нами про одну маленькую смерть. Когда люди не только смотрели, но и чувствовали. Когда еще не провозгласили эру индивидуализма и тексты были длинней, а человеку было по-настоящему интересно что-то еще, кроме себя самого, и своего, безусловно занимательного, но индивидуального мира.
Но, кажется, быстрое мелькание картинок начинает менять современного человека, и он перестает отличать происходящее на экране от реальной действительности. То есть он начинает только видеть окружающее, но не ощущать. И, может быть, поэтому, представляя себе свою смерть, подростки из Перми и Соснового Бора Бурятии только видели ее картинкой, но не чувствовали и поэтому исключили ее из своего плана. А боль пришла и помешала. Объяснила: до смерти можно добраться только через меня – через боль. Да и смерть – не компьютерная игра, после которой безболезненно переходишь на новый уровень. Жизни.
